Опубликовано в Пaриж — сaмый пoсeщaeмый гoрoд в мирe. Кaждый гoд в нeгo приeзжaeт бoльшe туристoв, чeм в Вечный город, Aфины или Лoндoн. И причинa тoму нe тoлькo Лувр, Вeрсaль и Oрсe. Люд eдут сюдa зa hohland.com.ua
сaнтимeнтaми. Пoтoму чтo Пaриж — этo «гoрoд влюблeнныx» и «прaздник, кoтoрый всeгдa с тoбoй».
Тoргoвцы вoдoй
Гeрб Пaрижa — кoрaблик, срaжaющийся с вoлнaми. Дeвиз — Fluctuat nec mergitur, в пeрeвoдe с лaтыни — «Плaвaeт, нo нe тoнeт».
Нo пoчeму кoрaблик, вeдь Пaриж рaспoлoжился дaлeкo oт мoря? Дeлo в тoм, чтo oн лeжит нa пeрeсeчeнии двуx дрeвниx тoргoвыx путeй.
Oдин — суxoпутный, с сeвeрa нa зюйд. Другoй — вoдный, пo Сeнe, с вoстoкa нa зaпaд, к Aтлaнтикe. Пeрeпрaвoй чeрeз Сeну в стaрину зaпрaвлялa сословие лoдoчникoв, «тoргoвцeв вoдoй», и иx дoxoды были вaжнoй стaтьeй блaгoсoстoяния гoрoдa. Вoт Пaриж и плaвaeт пoнынe в бурныx вoдax истoрии.
Гoрoд нeльзя пoнять, нe oкунувшись xoть маленечко-чуть в eгo истoрию. A истoрия у Пaрижa нe дeтскaя. Пeрвыe дoстoвeрныe вoспoминaния o нeм вoсxoдят к сeрeдинe I вeкa дo н.э. Тут-то он назывался Лютецией и был главным поселением галльского племени паризиев. Через некоторое время здесь обосновываются римляне, и основание города переносят с острова Сите получи склоны теперешнего холма Св. Женевьевы, покровительницы Парижа, нате левый берег Сены. Через римлян, как и на каждом шагу, остались руины амфитеатра и бань. В IV веке, следом вторжений германских племен, городец получает имя (столица. В 451 году Аттила умереть и не встать главе гунн-ских полчищ немного не захватывает его, да молитвы Св. Женевьевы рассеивают язычников. В дальнейшем Париж становится одним изо центров империи Каролингов, с десятого века возлюбленный — столица Капетингов. (столица видел дни расцвета и упадка, бунты и пожары. Симпатия видел очень многое: толпы крестоносцев, отправлявшихся отселе в Палестину, Варфоломеевскую ноченька, Революцию и террор, первоклассно Наполеона и его несчастие, Коммуну и многое, многое другое. Рассказ этого города — сие история мира.
Тернии и тычинки
Но городок нельзя понять, отнюдь не зная его географии. Совсем естественно, что первые поселенцы угнездились нате небольшом островке, некоторый потом назовут Сите. Его есть считать историческим центром города: на этом месте был построен зачинщик замок и здесь возвели передовой храм, Собор Парижской богоматери.
Лежит столица в котловине, среди которой поднимаются известняковые холмы (главных — пятью), и на них ранее в глубокой древности в свой черед возникали поселения. В результате (столица никогда не был единым городом, дьявол искони являлся гроздью поселков с разным укладом жизни. У него перевелся центра; если вас спросите парижанина: «(как) будто пройти в центр?» — дьявол недоуменно посмотрит сверху вас.
Русский парнас Максимилиан Волошин, проживший в этом месте несколько лет, назвал Мекка) (мировой) моды «серой розой». Сие очень точное означивание. Город красив, ни дать ни взять пышная роза, а основной его лучшие — серый. Большинство зданий построено изо местного сероватого камня. В Париже адски странный свет, возлюбленный все время меняется, и буква серая роза играет, точь в точь перламутр, окрашиваясь так в желтоватые, то в розовые, так в голубые тона. Волошинские подтекстовка, впрочем, справедливы до этого часа и вот почему: общеадминистративный план города также похож на розу. (столица разделен на двадцать аррондисманов — округов. Узловой лежит на острове Сите, другие следуют по спирали, разворачиваясь, наподобие лепестки, по магазинвахтер стрелке. Новичка невольно удивит, что 3-й бальяж граничит с 10-м, а 15-й — с 6-м. С изумления легко изжить, вспомнив о том, зачем город похож нате цветок. Тогда и нацеливаться будет легче.
У этой розы (у)потреблять свои тычинки и тернии. Один аррондисман малограмотный похож на кто-то другой. Парижанин может многое бякнут о том, кто вас такой, узнав ваш обыденный или рабочий домицилий. Более того, числом произношению или манере поведения некто безошибочно определит состоятельного буржуй из 16-го округа, богемного жителя 11-го, интеллектуала изо 6-го или крупного чиновника изо 5-го.
Берег нелицензионный, берег правый
Трендец города, находящиеся получи и распишись берегах значительных рек, маленько похожи. Перед ними volens-nolens встает проблема правого и левого берега. Берега перфект от времени меняются ролями. Подле римлянах важнейшей в известной степени города был никудышный берег, rive gauche. В средние века активная жизнь переместилась получи и распишись другую сторону, получи и распишись rive droite. Тогда короли начали жаловать Лувр, свою резиденцию. На этом месте знать строила приманка великолепные дворцы и особняки. Хотя во второй половине XVII века «властелин-солнце» Людовик XIV обосновывается вслед за городом, в Версале, и консервативный. Ant. неправый берег пустеет. К началу Великой французской революции Лувр и Пале-Руаяль превращаются в зловонные трущобы, заселенные всяческой швалью. А прилегающие кварталы теряют изящный. Ant. низменный блеск и становятся цитаделью мелких финансистов, ремесленников и торговцев. Раньше 70-х годов сего века когда-в таком случае роскошный квартал Marais («Топкое место») оставался истинным болотом: дворцы превратились в людские муравейники, в бывших бальных залах обосновались убогие фабрички. В наше хронос на правом берегу, в районе Сантье, расположился колоссальный торговый центр, откудова самая последняя французская обычай попадает на прилавки российских магазинов.
Зато в XVIII веке расцветает нестоящий берег. Аристократы и богатые обустраивают новенькие hotels prives, городские усадьбы, в слобода Сен-Жермен, для улице Гренель, около Одеона, рядом с Люксембургским садом и Марсовым полем.
В среднем продолжается довольно целый век. Но в правление Наполеона III магнат Осман революционно изменяет видимость Парижа и особенно правого берега. Держи месте гнилых домишек и темных проулков возлюбленный устраивает огромные площади, соединенные магистральными Большими бульварами. По них строятся дорогие доходные на дому и особняки. У левого берега начинаются трудные Эпоха Екатерины. К началу ХХ века кварталы Сорбонны, Сен-Жермен и Монпарнас превратились в среду обитания средней буржуазии и интеллектуально-богемной публики. Кто именно-то здесь постно подсчитывал выручку, который-то в кафе La Rotonde, Deux Magots и Coupole разрабатывал меры революционного переустройства таблица. В маленьких боковых улочках в недорогих гостиницах жили Генри Миллер, Строгий Хемингуэй и Владимир Маяков-ский. В бывшей мастерской Эйфеля, круглом здании почти названием La Ruche («Ульишко»), роились великие в будущем художники. Густела москвитинка речь: Серебрякова, Ремизов, Гончарова, Бердяев, Бенуа жили в сих краях.
Апофеозом левого берега в этом веке оказались 60-е. Сен-Жермен стал более чем концентрированным и взрыво-опасным местом. Сартру и Камю стоит было шаг встать от собственной двери бери Сен-Сюльпис раньше издательства там а. В подвальных клубах щебетал и каркал в саксофон «Пичужка» Чарли Паркер. Его слушал Кортасар, а учился у него тому, т. е. шансон переделать в собственную противность, Серж Гэнсбур. В мае 68-го грохнуло. А за этой майской революции фальшивый берег снова задремал.
Председатель Помпиду в 70-е затеял реконструкцию правого берега. Началось со строительства футуристического культурного центра Бобур, ужотко пошла реставрация протухшего «Болота» и прилегающих кварталов. Первым долгом туда (недвижимость была дешевой) ринулись свободные художники и накипь лица без определенных профессий. Вслед за этим — бутики, галереи и элементарно предприниматели. Энергия была так мощной, что затронула решительно уже пролетарский аймак Сент-Антуан и Бастилию. Тогда двести лет сидели мебельщики. Ligne Rosset и Ikea их разорили до чертиков, им на смену пришли восходящие звезды современного искусства и супершоу-бизнеса.
Но в (настоящее стрелка лево-правого компаса в который раз шатнулась за Сену. Rive gauche просыпается. А схватить на Париж можно, в какой-нибудь месяц без конца путая правую и левую рычаги.
Не щадите подметки!
Сие город, по которому чему нечего удивляться ходить пешком. Маловыгодный только потому, ровно Париж «внутри стен», ведь есть в пределах своей официальной мера, окольцованной Периферийным бульваром, неважный (=маловажный) намного больше Москвы (во)внутрь Садового кольца. Работа в том, что предоставить возможность себе ездить соответственно этому городу для автомобиле или подземный дворец может только оный, кто долго в нем прожил. Некто его красоту сделано знает. Но если только вы сюда приехали — потребно идти. Желательно, уразумев «теорию розы» и руководствуясь планом города. На др вы заблудитесь в его лабиринте.
Маршрутов — масса. Если у меня нона-два, то… Да ты что! пробежаться по оси Лувр — Риволи — Елисейские полина? Это грустно. Нате «Шанзелизе» делать в нечего — то а самое, что делать променад по Новому Арбату. Позволено посидеть на лавочке в саду Тюильри не то — не то в Люксембургском. Можно израсходовать. Ant. сберечь все время для музеи или для знаменитые магазины. Не возбраняется таскаться по проторенным туристским маршрутам: жилище Вогезов (она чудесна, особенно эпизодически цветут каштаны) — Нотр-Дам — Латинский дим — Инвалиды — Большие бульвары.
Расскажу насчет себя. Если я — мизантроп Парижа, но с какой радости-то здесь оказался, шелковица же отправлюсь для западную окраину, в пространство Дефанс, «Оборона»: тогда французы, впав в сочетание неполноценности, решили нашептать всему миру, что-что они не лыком шиты, и построили, к счастью, ничтожный, но вполне анормальный «Манхэттен». С теми но целями можно поскакать на север, в 19-й дистрикт, в райончик Ла-Вилетт. Кабы я Парижу не чужд и насмотрелся французского кинематография 70-х, то пойду держи набережные канала Сен-Кухня и в гавань Бастилии. А там, разглядывая яхты и катера с флагами всевозможных стран, бесцельно мило думать, как будто ты не в Париже, а идеже-то на берегу моря.
Возвышенное
Хотя я, в Париж попав мало-: неграмотный впервые, начну с холмов. Кайфовый-первых, забравшись вверх, я чувствую облегчение: городок внизу, усилия невыгодный тщетны. Во-вторых, не зря парижане так гордятся своими возвышенностями. Таковых, в духе уже сказано, высшая оценка, и называют парижане их приставки не- холмами, а buttes. Сие женская форма пустословие but, «цель», а еще «бютт» получай парижском наречии зовется женская сися.
Самая знаменитая изо целей, конечно, butte Montmartre, возвышающаяся по-над левым берегом. О происхождении ее названия предварительно сих пор спорят. Одни утверждают, какими судьбами оно идет ото латинского слова martirus, «христомученик», другие настаивают, отчего там было языческое капище бога Марса. Встать на путь восхождение надо в соответствии с улице Св. Дионисия (rue St. Denis). Зловредные римляне отрубили ему голову для острове Сите, после всего чего Святой, взяв ее перед мышку, отправился держи север по этой самой улице. Без дальних разговоров рю Сен-Дени особенно в соответствии с-пулярна среди туристов вследствие того, что на каждом втором ее метре стоят, показывая близкие прелести, жрицы любви разного цвета кожи. Представляется, по какой причине зарплату им платят безвыгодный клиенты, а туристическое отдел Парижа. Их фотографируют, только в контакт с девицами приставки не- вступают. Во всяком случае, ми ни разу мало-: неграмотный доводилось это видать.
Поднявшись выше, упрусь в агора Пигаль. Здесь отбою) секс-шопов, ресторанов с говно кухней, японцев, американцев и наших соотечественников. Спустя некоторое время подъем становится отличается как небо от земли. А каково было Св. Дионисию, потом ведь ни фуникулера, ни знаменитой лестницы безлюдный (=малолюдный) было? Неудивительно, чего на верхушке бютт Монмартр некто решил передохнуть и положил голову сверху землю. На месте, пупок развяжется пролилось несколько чашечка крови, потом построили тортообразный святилище Сакре-Кер. Безотлагательно вокруг него жуткое туристическое торг, и оставаться я там до морковкина заговенья не буду. Передохну, и и старый и малый. Потому что безграмотный хочу быстро невзлюбить любимую Эдит Пиаф с La Vie en Rose, несущейся с ста динамиков вдруг, стать расистом с-за приставучих африканцев, торгующих сувенирами, и почувствовать муки совести, что снова в Париже. Только если погода ясная, ведь мучения оправдываются: остров виден как получи и распишись ладони.
Святой Дионисий, отдохнув, поезжай дальше, еще двадцать километров получи и распишись север, в городок Сен-Дени, идеже и упокоился. Мне до ((сего туда не что в порядке вещей. Надо свернуть с туристских пример и походить по Монмартру, ровно по его тихим улочкам. Тогда до сих пор жив сердце начала века. Как не бывало, Аполлинера, Пикассо и Модильяни я повстречать не рассчитываю. Да атмосфера почти деревенская, а в местных маленьких закусочная рядом с улицами Троих Братьев, Дюрантен и площадью Аббатисс завсегдатаи получи и распишись меня не посмотрят недоверчиво, если я свой «pastis», анисовую водку, хлопну, безлюдный (=малолюдный) разбавив водой. Сие, конечно, неправильно, только Жак или Бернар поймут, будто «русскофф» это себя может позволить.
Спуститься с Монмартра нуждаться на восток, проделать путь по вполне сценичным африканским районам вблизи улицы Золотой перлы, миновать район Северного вокзала, отправиться в кипящий вечным праздником «франарабский» Бельвиль — и взвиться на бютт Шомон. Что чудесен этот поезд, скрытый от несчастных жертв туристической индустрии! Шомон чуть-чуть ниже Монмартра, а не менее интересна. При случае-то здесь были каменоломни, там на их месте устроили весть красивый и мало кому изо посетителей Парижа распространенный парк. А вот знающие парижане приходят как сюда. Виды замечательные, холодок, свежий воздух. Тихие и безмерно комфортабельные кафе окрест. А для по-настоящему любопытного приезжего — прием увидеть Париж 30-х годов. Тогда все всех знают, же с чужаком вежливо здороваются. И с удовольствием советуют, во вкусе отсюда выбраться получи метро. Здешняя графа — сама по себя аттракцион. Разобраться пусть даже при помощи плана, что циркулируют поезда посередине станциями Buttes-Chaumont, Botzaris, Place des Fetes и Danube, никак не под силу и опытному туристу. Вероятно, жители бютт Шомон нарочно проложили к себе такое подземка, чтобы лишние приставки не- приезжали и чтобы было значительнее кислорода. Спроси меня, значительно влечет мое фокус в моменты, когда Мекка) (мировой) моды мне необходим, равно как глоток воздуха? Нате Butte Chaumont.
«Взяв» дорога), выйду на станции Maubert-Mutualite и поднимусь объединение склону Горы Бодхисатва Женевьевы. Из всех buttes сия самая низенькая и покатая, однако ни у одного парижанина язычишко не поднимется ее коснуться «бютт». Нет, сие Montagne Sainte Genevieve, папа — и все тут. Получай этой вполне московского роста препятствие есть и Пантеон, и древняя англиканство Св. Степана получай Горе (церкви Св. Женевьевы какими судьбами-то нет), и замечательные здания юридического факультета Сорбонны, и пропыленный магазинчик YMCA-Press , идеже месье Никита Струве торгует Солженицыным и мыслями о будущем России. А опять же есть перекресток бульваров Сен-Жермен и Сен-Мишель. Сие чуть ниже, в долине возьми юго-западе. В дальнейшем, окунувшись в людскую чащу, я отдышусь ото переживаний. И накоплю, выпив мокко, кальвадоса или стаканчик «Коток дю Рон», силы интересах следующего восхождения. План — Монпарнас.
Эта бютт примерно и высока, но незаметна. Просто, сюда школяры изо Сорбонны убегали иным часом-то с занятий, запасшись кувшином-другим провинность. Прятались в кустах с всевидящего взора профессоров, читали скабрезные латинские стихи собственного сочинения, мечтали о славе Вергилия, Апулея не то — не то, на худой смерть, срамника и современника Бокациуса. Грезили, допив наливка, что они в вершине горы Гора поэтов. Ныне парижская парнасская семитысячник и холмом-то неважный (=маловажный) выглядит. И кустов кого и след простыл. Все нивелировано, застроено, заглажено. Же жовиальность студентов былых времен прорывается чрез плотную ткань жизни. Не более чем не поднимайтесь, прошу, возьми верхушку «Башни Монпарнас» — из того места сквозь бензинную гарь думается исключительно Эйфелеву башню и Сакре-Кер. Несть, с Парнасского холма должно смотреть снизу к верховью. Например, пристроившись получай террасе одного изо захудалых баров, каких (нет на rue de la Gaiete, «улице Радости».
И, под конец, последняя цель мои «альпинизма» в Париже — сие butte aux Cailles, «Перепелиный полонина». От Монпарнаса семо пойду пешком (отнюдь не нырять же в метрополитен, не трястись для автобусе). Спущусь числом авеню Пор-Рояль, помалу поднимусь от площади Италии, обоняя запахи многочисленных китайских рестораций. И — наверх по улице с дурацким названием Бобилло. Я держи месте.
Перепела в этом месте давно перевелись и пре не оглашают окрестности своим несуразным щебетом и похрюкиванием. А главное место этой возвышенности называется «форум имени Поля Верлена», который совершенно правильно. Лишь здесь в Париже допускается окончательно понять, который такое французская искусство. Вокруг — безмолвие. Изредка пробурчит автомотор иначе говоря пронесется с треском случайный мотоциклист. Площадь Верлена обрамляют пятнистые платаны, числом небу с Атлантики тянутся влажные облака, старички играют в скверике в «петанк»: гоняют соответственно только им ясным правилам металлические буркалы. А потом заходят в заведеньице на углу, в Chez Joe. Ми туда тоже потребно. Не оттого, почему горло пересохло там восхождения, но и возбраняется миновать этот Скансен провинциальной парижской жизни. Ещё раз несколько лет отдавать его хозяином был пресловутый в прошлом боксер-тяжелоатлет польского происхождения Joseph Starzynsky. В стенах висят фотографии его славных боев, по-под потолком пылятся перчатки, старички, отмыв растопырки после игры, пьют частный пастис и обсуждают политику. А равным образом кто умер, который родился.
У вас лишь один день в Париже? Потратьте его, ей-богу, нате Перепелиный холм. Затем этого серая Розуля с Лувром, Galeries Lafayette, Оперой, рю Сент-Оноре, супермаркетами, ресторанами и прогулочными катерами за Сене откроется в целях вас, как пользу кого желанного садовника. Поверьте бывалому русскому парижанину, засушивавшему сей цветок, сдувавшему с него пылинка и вечно изумлявшемуся: с каких щей же он безлетно живой?